Анатолий Маркович Гуревич. Биография

Возвращение на Родину

Радостное возвращение на Родину… Раннее утро 7 июня 1945 г.

Мы подъехали к советскому самолету известной международной фирмы "Дуглас". Пассажиров было мало. Кроме меня и, завербованных мною, Паннвица, Стлуки, Кемпы, тут находились еще жена бывшего атташе Суслопарова и два молодых офицера.

Пролетая над Берлином, мы видели следы только что закончившейся войны. Мы приземлились на родной земле. Казалось, что пределу моего счастья не было границ. Нас встречало довольно много автомашин. Ко мне подошел майор, назвавший себя Коптевым Несколько офицеров направились к Паннвицу, Стлуке и Кемпе. Все происходило стремительно. Майор сказал "Сегодня вас примут в Особом отделе НКВД СССР". "Почему не в Главном разведывательном управлении РККА?", - На этот вопрос я получил ответ" только в 1961 году.

Не останавливаясь, мы подъехали к воротам, тяжелым металлическим воротам. Навстречу вышел часовой. Остановились около одной из дверей. Я прочитал выполненную четкими буквами надпись: "Прием арестованных". Я услышал резкую команду: "Руки назад!", "Идите вперед!". Продвигаясь по коридору знаменитой Лубянки, я думал тогда, что мне ничего не угрожает: обвинить меня в чем-либо ни у кого нет никаких оснований, я всегда был честен по отношении к моей Родине, к ее народу. Я оказался в приемной начальника "Смерша" Абакумова. При первой встрече с Абакумовым я не мог предположить, что фактически я уже рассматриваюсь как опасный преступник и 7 июня 1945 г. арестован, и являюсь арестантом строгого режима.

"Для работы с Вами выделен полковник Кулешов", - сообщил Абакумов.

Почти четверо суток с огромным переутомлением и нервным напряжением я диктовал время от времени сменявшимся стенографисткам все о том, что знал или, а вернее, был обязан доложить "Центру".

Кулешов заявил:

- "Стенограмма ваших "показаний" была мною представлена лично Абакумову, и он приказал переоформить ее в принятые у нас формы допросов".

В первом же предъявленном мне на подпись протоколе допроса был поставлен вопрос:

- Все ли вы показали о вашей преступной деятельности?

В первые дни я предпринимал попытки отказаться от подписания явно подложных, фальсифицированных протоколов. Однако это оказалось абсолютно бесполезным.

Окончание следствия принесло мне весьма тяжелые переживания, вызванные тем, что я впервые перестал верить не только органам государственной безопасности, но еще в большей степени прокуратуре.

После неожиданного свершившегося объявления решения "Особого совещания" МГБ СССР, приговорившего меня по ст. 58-1а к 20 годам ИТЛ, я в напряжении ждал направления этапом в какой-то лагерь для заключенных.

В январе 1948 г. открылась дверь камеры, и мне предложили собраться с вещами. Этап оказался длительным и сложным.

Увидев наш эшелон, я окончательно убедился, что меня направляют в исправительно-трудовой лагерь. Наш этап должен был состоять из "политических" и уголовных преступников.

Между собой уголовники были не только в контакте, но относились друг к другу весьма дружелюбно. К нам, "политическим", они были настроены весьма враждебно, всячески унижали, редпринимали попытки дележа между собой наших вещей.

Состав товарных вагонов нашего эшелона, переполненных заключенными, передвигался очень медленно, часто останавливался. Так шли сутки за сутками. Наконец состав остановился., и мы услышали шум, окрики и лай собак. Мы прибыли в конечный пункт нашего этапа, в город Горький.

Уже привыкший к внутренней тюрьме на Лубянке, а в особенности к Лефортовской, то, что я увидел в Горьком, меня просто потрясло. Условия были жуткими. Немного они мне напомнили парижскую тюрьму Френ, где я содержался будучи гестаповским заключенным в камере-одиночке. В пересыльной тюрьме в Горьком, где я оказался, условия были худшими из всех. Камеры набиты буквально до отказа. Чувствовалось, что охрана тюрьмы была готова к любым издевательствам Всем было не только морально, но и физически тяжело. Медики были грубы и жестоки и не проявляли никакого внимания к тем заключенным, к которым их вызывали.

В ужасных условиях шли дни нашего пребывания в пересыльной тюрьме.

Наконец, я услышал свою фамилию со словами: "Приговорен "Особым совещанием" по ст. 58-1а к 20 годам ИТЛ".

Захватив вещи я вышел из камеры. Опять конвой с лающими собаками. Размещают по товарным вагонам. Куда теперь лежал наш путь, никто ответить не мог.

В первый лагерный день я узнал от встретивших меня в бараке заключенных, наши лагеря, а вернее, лагерные подразделения были расположены в Коми АССР, в Воркуте, и входили в Воркутлагерь.